Лазерное оружие, установленное на корабли или самолёты, способное бесшумно уничтожить врагов лучом смерти. Электромагнитное оружие, концентрирующее энергию на объекте с целью причинить боль, физические разрушения или уничтожить электронику. Автономные системы летального воздействия, способные самостоятельно решать — в кого и когда выстрелить. Таковы примеры технологий, создаваемых, либо уже применяемых, в реальных столкновениях.
Подпись к изображению: Посетители рассматривают прототип высокотехнологичного боевого обмундирования для российской армии. Выставка «Россия, устремлённая в будущее», Москва, Манеж, 6 ноября 2017 года
Многие государства включились в гонку по созданию новых военных технологий. Где среди них место США? И что эти усовершенствования, всё более отдаляющие солдат от эмоциональной составляющей боевых действий, означают для войн будущего? Ведущая Молли Вуд взяла интервью у Роберта Латиффа, в прошлом генерала ВВС, а теперь профессора Университета Джорджа Мейсона.
Вуд: Как в военном деле используется искусственный интеллект (ИИ)?
Латифф: В разведсообщество каждодневно тысячами потоков вливается информация — много больше того, с чем человек способен хотя бы ознакомиться. ИИ ищет в этом потоке паттерны. Иногда ИИ даже не знает, что он ищет. Здесь находит применения концепция ‘глубокого машинного обучения’.
Вуд: Каковы последствия отдаления людей от поля боя, и как результат — эмоционального дистанцирования от боевых действий? Вообще, возможно ли такое дистанцирование? Известно, что операторы дронов могут страдать от тяжелого посттравматического расстройства.
Латифф: С операторами — это так. Результат и последствия этого удаления пугают. Враг становится всего лишь иконкой на экране. Например, датчик может указать, где находится противник, сколько у него солдат и оружия. Но датчик ничего не знает о моральном состоянии этих солдат. Боец на поле боя способен оценить ситуацию, и решить — надо ли атаковать. Человеческие фактор имеет большое значение на поле боя.
Вуд: Касательно психического самочувствия солдат, вы думали не только о применяемом оружии, но и о возможном совершенствовании медицины в области лечения посттравматического стресса. Можете ли вы рассказать об этом, и как это повлияет на воспоминания людей о войне, а следовательно и на решения, принимаемые в будущем.
Латифф: Да, мне приходилось разговаривать с людьми в оборонном ведомстве, проводящими такие исследования. Вы видели протезы, управляемые сигналами из мозга. Оборотная сторона этого — мы узнали достаточно о мозге, чтобы понять — способность читать из мозга влечёт и умение записывать в него. То есть стало возможным изменение мыслей.
Вуд: Значит возможно изменить мысли бойца, так чтобы он не помнил событий войны и желал бы повторить это?
Латифф: Верно. Сейчас это можно делать фармацевтическими препаратами. Идут дискуссии о том, чтобы давать солдатам, участвующим в боях, способствующие забыванию вещества. Солдат без чувства вины — пугает.
Вуд: В этом меняющемся глобальном военном пейзаже — где место США? Конечно у США много оружия — но значит ли это, что мы действительно всё ещё самые сильные в драке?
Латифф: Да, мы самые сильные. Наш военный бюджет больше, чем суммарный бюджет следующих восьми стран.
Вуд: Мы самые сильные парни — но самая ли умные?
Латифф: Хороший вопрос. Мой ответ — уже нет. Правда в том, что когда мы что-то начинаем, русские и китайцы принимают ответные меры. В случае ИИ, например, Китай вкладывает огромные средства в ИИ, и превзойдут — а может уже превзошли — США. Мы велики, много тратим, мы успешны. Но мы уже не доминируем, как раньше.